Иерей Марк Кравченко выступил с докладом на Окружных Рождественских образовательных чтениях
14 декабря 2021 года во Дворце творчества детей и молодежи имени А.П. Гайдара состоялось секционное заседание XIX Окружных Рождественских образовательных чтений Юго-Восточного викариатства в рамках XXX Международных Рождественских образовательных чтений, посвященных теме «К 350-летию Петра I: секулярный мир и религиозность».
С докладом о последствиях преобразований Петра I выступил иерей Марк Кравченко, и.о. настоятеля нашего храма. Приводим текст его доклада и ссылку на видеозапись выступления ниже.
Секуляризация общества — последствия реформ Петра I
К моменту восшествия на престол Петра I Россия уже находилась в состоянии культурно-религиозного надлома, который произошел в русском сознании в XVII веке. Раскол и реформа патриарха Никона, разделение общества на тех, кто принял решения церковного священноначалия и остался в лоне Матери-Церкви, и тех, кто прячется в лесах и предпочитает самосожжение новшествам, подготовили почву для разрыва преемственности культурно-исторической и религиозной традиции. Русским людям нужно было новое самоопределение, необходимо было заново сплотиться. Но вместо этого по национальному самосознанию был нанесен ещё один удар. По сути, русские люди оказались в ситуации, когда родная культура, национальные интересы, наследие предков стало считаться менее ценным, значимым и достойным, чем принесенное извне, заимствованное у западных соседей.
Как мы знаем, Петр I благоговел перед западной культурой и мечтал сделать из России Голландию. Начав с внешнего вида своих подданных, он достаточно быстро перешел к тому, чтобы перекроить веру и образ мысли людей. И хотя в советских учебниках по истории мы постоянно читали хвалебные оды императору Петру, историки – даже западные – довольно критично отзывались о политике, проводимой им в отношении собственных граждан.
Исключительно резко о Петре и его реформах высказывался реакционер Жозеф де Местр: “Я ставлю в вину вашему Петру I величайший грех – неуважение к своей нации” (Петербургские письма). А Карамзин в своей записке “О древней и новой России” писал следующее: “Cия страсть к новым для нас обычаям преступила в нем границы благоразумия. Петр не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государств, подобно физическому, нужное для их твердости. Сей дух и вера спасли Россию во времена самозванцев; он есть не что иное, как привязанность к нашему особенному, не что иное, как уважение к своему народному достоинству. Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя иностранные, государь России унижал россиян в собственном их сердце. Презрение к самому себе располагает ли человека и гражданина к великим делам”?
Петр пытался привить русским космополитизм, но тем самым ослабил чувство патриотизма и национальное начало. Можно было заимствовать полезные навыки, не уничтожая родных обычаев, ведь русский костюм или бороды не мешали открытию школ или научно-техническому прогрессу. Но Петр сам не имел достаточного национального воспитания, предпочитая проводить время в немецкой слободе с иностранцами, пропитываясь духом протестантизма. Отсутствие серьезных учителей и духовных наставников привели к тому, что из Петра I вырос правитель без правил, которые политически оправдывают и одухотворяют власть.
Однако нельзя сказать, что Петр был полностью лишён истинного духовного руководства. Был святитель, имевший смелость открыто говорить с царем. Святитель Митрофан был союзником Петра в его открытости всему лучшему в Европе, поддерживавшим его инициативы, способствующие укреплению Российской державы, в частности, в том, что касалось формирования мощного морского флота для борьбы с «противниками Креста», жаловал на это крупные средства. Из истории мы знаем, что святитель благословлял и освящал создание русского флота, закладку и строительство Санкт-Петербурга и других городов. Он был мудрым советником и наставником Петра I. Но архипастырь обладал достаточно трезвым умом, чтобы видеть, как вместе с полезными заимствованиями в Россию проникает чуждый ей дух западного религиозного индифферентизма и порождаемого им культа преходящих ценностей. Владыка был на редкость тверд и по-умному критичен. Даже к царю. Святителя не заботили обычаи старины, «интересы Церкви» (зачастую превратно понимаемые), упрочнение церковной инфраструктуры и общественного статуса, государственная мощь или политическая стабильность. Его волновало благо «всего народа», сохранение от соблазна «простых сердец».
Петр I ускорил своё прибытие в Воронеж, когда узнал о том, что святитель Митрофан находится при смерти. 23 ноября 1703 года он находился у смертного одра святителя. Царь долго держал его руку, а потом закрыл его глаза своей рукой. При погребении владыки Митрофана в Благовещенском соборе Воронежа, Петр I сказал: «Стыдно нам будет, ежели мы не засвидетельствуем нашей благодарности сему пастырю отданием ему последней чести. Итак, вынесем тело его сами». Сказав это, царь первый взялся за гроб святителя и с главными военачальниками понес его в соборный храм. Когда погребение окончилось, Петр I громко сказал: «Не осталось у меня другого такого святого старца, ему же да будет вечная память». Жаль, что святитель Митрофан так недолго был рядом с царём и не смог уберечь его от опрометчивых решений.
Русский писатель, литературовед, филолог, мемуарист, военный и государственный деятель, адмирал Александр Семёнович Шишко́в писал: «Он ввел науки и просвещение, но не взял осторожности не допустить вместе с ними войти духу уничижения. Отселе есть у нас науки, но нет их корня; есть просвещение, но не собственное свое, а потому не позволяющее быть нам самими нами: мы почитали себя как бы творением рук чуждых народов. Отселе начало нравственного нашего рабства, от которого мы, при всей силе и торжестве оружия, освободиться не можем; ибо от сего не силою оружия освобождаются, но духом честолюбия и народной гордости, тогда только рождающейся в душах наших, когда воспитывают нас собственные наши отцы, матери и наставники».
Петром I было положено начало уничтожения русской самобытности, а это привело к охлаждению к вере и к созданию плодотворной почвы для принятия революционных идей. Петр I не понимал ни духовной основы, ни политической физиологии народной жизни. Вся его преобразовательная деятельность основывалась на глубокой убежденности о всемогуществе властного принуждения. У него не было соратников и единомышленников. На всех этих сенаторов, светлейших, князей он смотрел как на своих дворовых слуг и частенько бивал их палкой.
И хотя именно во время Петра I патриотизм приобретает характер государственной идеологии и провозглашает своим лозунгом «Бог, Царь и Отечество», мы видим серьезный кризис и расхождение реальности с издаваемыми властью манифестами. Одним из первых проблему формирования патриотических идеалов в середине XVIII века затрагивает видный представитель дворянской консервативной мысли князь М. М. Щербатов (1733—1790 гг.). В своем знаменитом трактате «О повреждении нравов в России» он с горечью пишет о том, что «несть любви к Отечеству, ибо почти все служат более для пользы своей, нежели для пользы Отечества». Основную причину подобных настроений в обществе М. М. Щербатов видит в «повреждении нравов», вызванном неблагоприятным влиянием западной культуры.
Нельзя обойти стороной и ещё одно важное событие. 25 января (5 февраля по новому стилю) 1721 года был высочайше утвержден документ, получивший название «Духовный регламент», или «Устав духовной коллегии». Это был властный и резкий опыт государственной секуляризации. Именно с этого момента начался Синодальный период, а Церковь, утратившая патриаршество в 1701 году, окончательно лишилась своей самостоятельности. Фёдор Михайлович Достоевский не стеснялся говорить, что «с Петра Великого церковь у нас в параличе». Государство подчинило церковь, но взяло на себя «попечение» о ее стабильности. И хотя многие положения Регламента будут со временем изменяться, основополагающие принципы сохранятся до 1917 года.
«Регламент» был общим делом архиепископа Феофана Прокоповича и самого Петра. В Феофане Петр нашел понятливого исполнителя и истолкователя своих пожеланий и мыслей, не только услужливого, но и угодливого. Феофан разделял и исповедовал типическую доктрину века, повторял Пуффендорфа, Гроция, Гоббса. Всех тех, кто были, в некотором смысле, официозными идеологами Петровской эпохи.
Русская Церковь была глубоко встревожена и сотрясена этой Реформацией, и никогда Петровская реформа не была скреплена или признана церковным согласием или волей, она проходила совсем не без протестов. И временами, в этот век розысков и доносов, государственное «попечение» о Церкви оборачивалось откровенным и мучительным гонением под предлогом государственной безопасности и борьбы с суеверием. И хотя многие принимали политическую реформу Петра и готовы были идти с ним, но не все были готовы и не многие могли принять его Реформацию. Таков был, прежде всего, митрополит Стефан Яворский. Он не стоял за старину, он был за реформы, но он был за Церковь и против всякой Реформации. Он сожалеет об уходящей России и обличает протестантов во многих непоследовательностях и говорит: «Сияла Россия – мати наша – прежними времени благочестием, светла и аки столб непоколебимый в вере православной утверждена. Ныне же что? Усомневаюсь о твердости твоей, столпе непреклонный, егда тя вижу, ветрами противными отовсюду обуреваема. Веет на тя ветер иконобоный, иконы святые презирающий; веет на тя ветер чревоугодный, посты святые разоряющий». (Цит. по: Воейков Н.Н. Церковь, Русь, и Рим. М., 2000. С. 569.)
Своими церковными реформами, нарушением привычного уклада и благочестивых русских традиций Петр снова и снова подрывал основы русского народного самосознания, без которого невозможно вырастить истинных патриотов своей страны и граждан, которые готовы служить Отечеству.
По существу, Петр I попытался полностью изменить русскую православную цивилизацию на совершенно иную, но не понимал, что русский народ, являясь носителем особой, неевропейский культуры имеет свое собственное понимание христианства и свою собственную государственную идею и свою собственную неповторимую историческую судьбу. Именно с Петра начинается великий и подлинный русский раскол. Раскол не столько между правительством и народом (как думали славянофилы), сколько между властью и Церковью. Происходит некая поляризация душевного бытия России. Русская душа раздваивается и растягивается в напряжении между двумя средоточиями жизни: церковным и мирским.
В итоге противоцерковных реформ Петра в жизни русских людей пришло охлаждение к православной вере и всем внешним формам ее проявления. Умножились вольнодумцы, так как люди лишились прочной основы — веры. Еще современное Петру русское образованное общество начало стыдиться своей прежней религиозности и исконных традиций. Приверженность им скрывалась, тем более что она открыто с высоты престола и начальственными лицами подвергалась резкому осуждению.
В итоге вера из искреннего религиозного чувства превратилась в формальную необходимость, духовная жизнь стала залогом социального благополучия и условием для продвижения по службе и прочих материальных благ. Выхолощенная, лишенная души и самого главного — стремления человека к Богу, вера стала лишь требованием властей, ещё одним пунктом закона, за нарушение которого следовало наказание. Всё это не способствовало усилению религиозного чувства в обществе, но лишь усиливало сопротивление как церковным, так и светским властям. И результаты не заставили себя ждать. Лишенные основ, традиций и веры предков, русские люди поддались революционной пропаганде и, забыв заветы отцов, отреклись не только от Бога, но и от власти, которая попустила такое состояние своих подданных.
Здесь хочется вспомнить слова апостола Павла: «Всё мне позволительно, но не всё полезно» (1 Кор. 6:12). Петр I, обладая практически безграничной властью, мог повести Россию по любому пути. Но выбрал силой перекроить веками сложившиеся устои, свернуть жизнь народа с ее исторического русла и вогнать ее в иные берега, которые, как потом оказалось, ведут страну к событиям 1917 года. Последствия этого всем нам хорошо известны.
